9.22.5. Отношения пространства

Детерминирующее условие пространства дает существующей вселенной обрести структуру положения, размера, формы и относительных движений. Линии, поверхности и объемы сами составляют триаду, допускающую разнообразие как форм, так и процессов; все существование актуализируется через движения, а движения образуются из линеарных космодезических путей. Все трансформации требуют разделения, а разделение связано с двумерными поверхностями. Во всех отношениях должно быть сочетание соединения и разделения. Они не могут быть поддерживаемы менее чем в трех измерениях пространства.

Относительность размеров – одна из наиболее примечательных черт феноменального мира. На нижнем пределе доступного нам наблюдения находятся корпускулы и элементарные частицы. Они столь малы, что не может быть даже создано средств для их прямого наблюдения. Об их присутствии можно заключать по их трансформациям, в которых должны участвовать все их повторения. Наименьшая частица материи, которую можно увидеть в самый сильный электронный микроскоп, много меньше миллионной доли дюйма в диаметре, а каждая из галактик столь огромна, что свету, движущемуся со скоростью ста восьмидесяти тысяч миль в секунду, потребуется более пятидесяти тысяч лет, чтобы пройти ее из конца в конец.

Наша человеческая способность визуализации отношений размеров крайне мала для того, чтобы представить даже один шаг в космической структуре, но есть различные пути, которыми возможно подсчитывать относительные измерения. Например, Эддингтон произвел вычисление, оказавшееся впоследствии хорошо соответствующим данным наблюдения, согласно которому обще число электронов во всей вселенной равно 2 ²⁵⁶ или 3, 14х10 ⁷⁹ , число, которое, будучи выписанным полностью: 31 400 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 – само оказывается за пределами нашей способности постижения. Вычисление массы всей вселенной, в предположении, что она составлена из приблизительно 10 000 000 000 галактик и равного количества интер-галактического материала, дает нам возможность подсчитать количество частиц, которое оказывается того же порядка, что и подсчет для электронов, как, разумеется, и должно быть, поскольку вселенная должна быть электрически нейтральной.

Рассматривая любое единичное проявление автономного существования, такое, как биосфера нашей земли, мы можем подсчитать ее массу как зеленой растительности в лесах и океанах, так и всех других живых форм. Это дает сумму около 10³⁹ элементарных частиц для всего автономного существования на поверхности земли. Мы, таким образом, имеем поразительное соотношение, которое можно записать так:

N_corp х N_univ = (N_bios) ²

где N_corp - это число три, представляющее простейшее возможное отношение, а N_univ - число, даваемое Эддингтоном, представляющее наибольшую сложность. N_bios – среднее геометрическое этих двух предельных количеств. Это очень интересный результат, поскольку он наводит на предположение, что каждое проявление жизни, подобное тому, которое мы видим в биосфере, стоит посередине между наибольшим и наименьшим целым, о которых мы можем иметь знание посредством органов чувственного восприятия.

Возможно, что фундаментальные законы, управляющие существованием, ставят пределы отношениям, возможным для любого данного класса целых. Корпускула как неиндивидуализированная единица хилэ требует 10⁷⁹ повторений, поскольку она должна сохранить все потенциальности материала вселенной. Эти вычисления, следовательно, не должны приниматься в качестве вывода из самоочевидных предпосылок, очевидно действенных и независимых от любого существования. Напротив, они связаны с пределами человеческого восприятия и не могут быть отделены от человеческого опыта. Тем не менее, они усиливают нашу уверенность, что жизнь занимает среднее положение между двумя крайними состояниями хилэ, но это также не должно приниматься как синтетическое априорное положение. Это эмпирическое заключение о том способе, каким мир представляется в нашем опыте.

Пределы возможного человеческого восприятия поистине обширны, и в сравнении с этими пределами количество актуально познанного поистине очень мало. Земля очень близка к нам, и мы располагаем методами исследования ее внутренней части и изучения ее прошлой истории, невозможные в исследовании звезд или даже прочих планет нашей солнечной системы. Тем не менее, земля и ее история остаются загадочными. Мы можем изучать полный жизненный цикл организма и можем знать кое-что о возникновении, доминировании и разложении органических видов. Благодаря этим исследованиям мы можем заключать о присутствии гипархического регулятора, посредством которого каждый организм поддерживает баланс регенерации и разложения. Мы не знаем ничего соответствующего этому в существовании земли, и мы не вправе говорить о "жизни земли", если только не понимать это как иносказательное выражение. Мы постоянно вводимы в заблуждение предположением, что знать историю сущности – это то же, что знать саму сущность. Само слово "история" строго говоря, применимо только к живым сущностям. Земля по своей реальной природе супра-исторична. Она является утверждением паттерна существования, а не его актуализацией. Мы не знаем почти ничего об этом паттерне, кроме того, как он отражается в условиях органической жизни.

Почти во всех космологических спекуляциях содержится предположение, что мы можем знать об истории звезд не меньше – в пропорции к их размерам – чем мы можем знать о событиях на нашей шкале, но такое предположение содержит серьезные ошибки. Прежде всего, очевидно, что средства, которыми мы располагаем для исследования событий на большой шкале, ограничены сравнительно с теми, с помощью которых мы исследуем наше ближайшее окружение. Мы знаем наши тела и объекты, с которым они приходят в соприкосновение, не только по виду, но также по звуку, прикосновению, вкусу и запаху. Мы можем изменить течение событий и наблюдать результаты своего вмешательства. Из всех этих средств световые сигналы остаются единственным доступным нам инструментом для изучения событий, очень далеких от поверхности земли. Но это ограничение – лишь незначительная неспособность сравнительно с теми, которые вызваны различиями в природе, отделяющими нас от звезд.

Великие события вселенной не только обширнее, но несравненно более разнообразны и сложны по своей структуре, чем малые события, происходящие на поверхности земли. Астрономы распределяют звезды по классам, но постоянно обнаруживают, что нужно создавать новые суб-классы, и даже начинают подозревать, что нет двух звезд, хотя бы приблизительно похожих. Люди очень индивидуированы в сравнении с животными, а животные – в сравнении с клетками или протеиновыми молекулами. Эти интенсивность индивидуации компенсирует растущую сложность структуры, обнаруживаемую на восходящей шкале бытия. Немногое, что мы знаем об условиях жизни на других планетах, должно, по крайней мере, убедить нас, что если она существует, то должна быть совершенно отличной от жизни, которую мы знаем на земле. Иными словами, биосфера должна быть уникальными индивидуумом среди сотен тысяч миллионов биосферических концентраций на планетах всей вселенной. Сложность органической жизни на земле такова, что совершенно невероятно, чтобы где-нибудь во вселенной могла существовать вторая биосфера, подобная биосфере земли. Индивидуация планет и звезд должна представлять еще большую степень интенсивности, а сложность возможных отношений должна возрастать в геометрической прогрессии при переходе от одного уровня существования к другому. Это означает, что наши возможности знания звезды не просто пропорционально меньше, чем наши возможности знания земли, но в буквальном смысле – несравнимо меньше.

Мы можем прослеживать "историю звезд"; мы можем быть свидетелями того, что кажется нам "рождением" звезды; или мы можем думать, что способны следить за ее окончательными разложением, или посредством взрыва или ее гибели из-за недостатка материала для поддержания ее активности. Но что бы мы ни открыли относительно эффектов энергообмена, мы остаемся столь же невежественными, сколь и наши предки, относительно природы звезды и значения ее существования.